– Нет! Нет! Не надо мне этого рассказывать, потому что я ничего не хочу слышать. Две ошибки не могут дать правильный...
– Я не ошибалась! Разве что сделала глупость. А две глупости всего лишь сделают тебя... дураком. А большинство здешних ничтожеств и без того считают меня дурой. Так что же тут страшного?
– Ну пожалуйста! – Он сложил свои маленькие руки. – Умоляю тебя, Тереза! Ради меня. Не делай этого – что бы там ни было.
Она коротко поцеловала его в щеку, и Монашек густо покраснел – от подбородка до самых глаз.
– Ничего не случится, Сильвио. Поверь своему другу Терезе. В течение часа держи оборону, а потом я вернусь. И концы в воду.
Он выглядел подавленным и испуганным.
– Часа? Это что, земной час? Или это какой-то особый час на той планете, где ты обитаешь?
– Эх, Сильвио, Сильвио! – вздохнула она. – Ну что со мной может случиться?
Беньямино Верчильо был аккуратным, организованным человеком. Он любил рано начинать работу – по рабочим дням ровно в семь утра уже сидел за своим письменным столом в подвале дома на Виа деи Серпенти. Помещение примыкало к магазину "Оптика" и представляло собой комнату площадью двадцать пять квадратных метров, без окон, дверь которой выходила на железную лестницу, ведущую на улицу. Тем не менее места вполне хватало и для самого Верчильо, и для его секретарши, которая верно служила ему последние десять лет. После путешествия на автобусе из тихого пригорода Пароли, что возле виа Венета, он завтракал в кафе через дорогу – капуччино с корнетто. Обедал он в одном из соседних магазинов – пиццей по-деревенски. К шести возвращался домой: дела были сделаны, и начиналась обычная жизнь римского холостяка. Верчильо исполнилось пятьдесят два года. Он предпочитал однотонные темные костюмы, выглаженные рубашки, темные галстуки и старые, разношенные туфли и считал себя самым незначительным человеком из всех, кто ходит по этой улочке, протянувшейся от виа Кавур с ее тусклым модерном до модных магазинов на виа Национале.
По крайней мере так ему хотелось выглядеть в глазах посторонних – и не без причины. Верчильо был бухгалтером Эмилио Нери. В его голове хранились все детали итальянских капиталовложений этой гангстерской группировки – законных и незаконных. Легальную информацию хранил единственный в его конторе компьютер, и ее можно было в любой момент использовать для заполнения налоговой отчетности, сходившейся до последней копейки. Верчильо был хорошим бухгалтером. Он знал, что можно проделывать вполне безнаказанно и что обязательно привлечет внимание налоговиков. Информацию более деликатного характера Верчильо записывал отдельно. Сначала в свою собственную прекрасную память, отточенную разными математическими трюками, с помощью которых он в свое время поражал школьных учителей, а затем на бумагу, используя код, который Верчильо не раскрывал никому – и прежде всего Эмилио Нери. Подобные записи хранились в сейфе, укрытые стенами его подземного кабинета.
Это его вполне устраивало. Работая на Эмилио Нери, Верчильо зарабатывал в год не меньше полумиллиона евро. А упомянутый выше секретный код обеспечивал ему некоторую гарантию от гнева толстяка на случай, если дела пойдут неважно. Верчильо слишком хорошо знал, какая судьба ждет бухгалтеров, которые плохо служат своим боссам-гангстерам. Ошибешься – и тебя жестоко изобьют. Украдешь – и ты покойник. Но если хорошо выполнять свою работу, держаться в тени и таить в голове маленький ключик, которого ни у кого нет... ну, тогда, размышлял Верчильо, все будут довольны. И власти, и Нери, который знает, что если Верчильо вдруг случайно загремит со своей лестницы или попадет под колеса туристического автобуса, секреты его империи останутся неразгаданными для налоговой инспекции и ДИА даже в том случае, если их обнаружат. Да и сам Верчильо оставался в безопасности, обладая определенной властью над Нери, что оба молчаливо признавали. Это было удобно. Его общение с Нери сводилось лишь к передаче информации, а сам большой старый гангстер редко доставлял ему какие-либо неприятности. Так и должно быть. Он ведь бухгалтер, а не какой-то там пехотинец, постоянно нарывающийся на проблемы. И его это вполне устраивало.
Сегодня Верчильо отпустил свою секретаршу, Соню, навестить больную мамочку в Орвьето. Соне уже исполнилось тридцать, и она была не та, что раньше. Скоро ему придется найти повод, чтобы ее уволить и взять кого-нибудь помоложе и поинтереснее. Эта мысль доставляла ему страдания. Верчильо всегда старался избегать конфронтации, хотя в последнее время это становилось все труднее и труднее. Бизнес Нери разрастался, проникая в такие области, которые вызывали у Верчильо беспокойство. Когда в шестидесятые годы он был еще начинающим бухгалтером, в тот короткий период экономического процветания, который назвали "бумом", Верчильо ожидал, что мир будет постоянно улучшаться, год от года становясь все более благополучным, мирным и счастливым.
Вместо этого произошло прямо противоположное. Появились "красные бригады", потом ушли, а затем пришли снова. Всюду рвались бомбы – настоящее безумие. Его двоюродная сестра погибла в Израиле от рук террориста-смертника. Верчильо редко вспоминал о том, что он еврей, но мысль, что кто-то может вот так умереть," просто гуляя по улице и зайдя не в то кафе, его сильно пугала. Хотелось больше порядка. И вежливости. Вместо этого постоянного людского потока и иностранцев, которые все время пихают и отталкивают друг друга, чтобы занять место получше. В последние сорок лет жизнь становилась все хуже и хуже, и он не мог понять, почему это происходит.